Гарвардский университет отказался подчиняться администрации Трампа и подал на чиновников в суд. Почему за этим конфликтом следит весь мир? Что требуют от университета? Что отстаивает Гарвард? Какую роль сыграли политика DEI и антисемитизм в покушении на академические свободы? Об этом T-invariant поговорил с профессором факультета химии и химической биологии Гарвардского университета Евгением Шахновичем.
СПРАВКА T-INVARIANT
Евгений Шахнович родился в 1957 году. Окончил физический факультет МГУ. С 1981-го по 1990-й год работал в Институте Белка АН СССР — сначала аспирантом, а потом научным сотрудником в лаборатории физики белка под руководством О.Б. Птицина. В 1990 году приехал в США. В 1990-1991 гг. был постдоком у Мартина Карплуса (нобелевская премия 2013 года). В 1991-1996 гг. — доцент, ассоциированный профессор, a с 1 января 1997-го — профессор (с пожизненным контрактом) факультета химии и химической биологии Гарвардского университета. С 2019 года — профессор химии и химической биологии имени Роя Г. Гордона (почётная именная должность). Руководитель лаборатории молекулярной и эволюционной биофизики. Автор около 500 работ, охватывающих такие области, как сворачивание белков, эволюционная биофизика, разработка лекарств путём компьютерного моделирования, использование биофизики и искусственного интеллекта для предсказания пандемий, фазовые переходы в клеточной цитоплазме и мн. др. Основатель ряда биотехнологических компаний.
Административный угар
T-invariant: К ситуации в Гарварде приковано внимание всего мира. 11 апреля президент Гарварда Алан Гарбер получил письмо от администрации президента со списком требований — и отказался их выполнять. 16 апреля были заморожены 2,7 миллиарда долларов федеральных денег, предназначавшихся университету по различным грантам. Кроме того, Гарварду грозит новая система выплаты налогов, а иностранные студенты рискуют не получить визы без определённой проверки. Университет подал иск на администрацию президента. Что обо всём произошедшем говорят в самом Гарварде?
Евгений Шахнович: В различных подразделениях Гарварда сейчас по этому поводу идёт интенсивная дискуссия: что с этим делать, куда двигаться, как бороться, как в нынешних условиях поддерживать исследования. Сейчас мы наблюдаем тектонические сдвиги в плане того, что происходит с американской наукой в целом. Очень многое уже поменялось, многое продолжает меняться.
Главные новости о жизни учёных во время войны, видео и инфографика — в телеграм-канале T-invariant. Подпишитесь, чтобы не пропустить.
T-i: Но это не первый случай давления на университеты со стороны администрации президента США. Достаточно вспомнить решение Байдена, что федеральные гранты должны быть связаны с тем, насколько учитывались принципы DEI при проектировании и осуществлении научных исследований (T-invariant подробно обсуждал это в стриме «Всё сложно» с американским профессором Игорем Ефимовым). Тогда лишь небольшая часть академического сообщества США попыталась выступить против. Но этот вопрос был скорее внутриакадемическим. В любом случае сейчас вмешательство в дела университетов носит уже общеполитический, общественный характер.
ЕШ: Да, сегодня уже принципиально иной уровень. Но и в 2021 году мы были против вмешательства со стороны администрации Байдена. И не только на словах: в ответ на то решение у нас образовалась неформальная организация Council of Academic Freedom at Harvard, в которую входят порядка 150 профессоров. Эта организация противостояла вмешательству DEI в дела университета — и достаточно успешно. Но надо сказать, что бюрократическая нагрузка, которая тогда нам добавилась, была минимальной. Просто в заявках надо было прописывать эти DEI-принципы. Честно говоря, всё это мы делали с помощью ChatGPT, потом редактировали, добавляли какие-то небольшие подробности. Всё это не имело такого уж большого значения. К тому же ещё до прихода к власти Трампа мы добились того, что эти требования были отменены. И не только мы, почти во всей Лиге плюща DEI-требования отменили, потому что большинство профессоров были против этого.
Сейчас же ситуация гораздо серьёзнее. Фактически предлагается полностью изменить жизнь университета. То, как мы назначаем своих коллег-профессоров, для нас святая святых. Но в письме 11 апреля говорится о некоем аудите: они собираются контролировать и решать, кого мы можем назначать, а кого нет. Говорят, что будут следить за тем, чтобы назначения были по заслугам. Но я сомневаюсь, что администрация (любая, но эта — особенно) может выбирать кого-то по заслугам.
Пока говорят, что утверждать в должности будут по заслугам кандидата. Но неспециалисту чрезвычайно трудно оценить научные заслуги. Для этого нужно серьёзное понимание науки, о которой идёт речь. А ещё есть требование, чтобы в университете были представлены все точки зрения. Я не знаю, какие именно точки зрения должны быть. Консерваторов, демократов, республиканцев против Трампа, республиканцев за Трампа, марксистов, сионистов? Но квота неизбежно вступает в противоречие с наймом по заслугам. Потому что если ты смотришь только на научные заслуги, то при чём тут квота?
На эти условия нельзя соглашаться ещё и потому, что это отразится на всём высшем образовании. Гарвард — пример для всех. Если Гарвард прогнётся, то это будет распространено на всё, и появится нечто вроде парткома, утверждающего позиции. Я жил в России примерно половину своей жизни и прекрасно всё это помню.
T-i: В требованиях также есть интересный момент, который касается приёма студентов. С одной стороны, нужно принимать лучших — вне зависимости от их принадлежности к каким-то группам. С другой, к августу 2025 года Гарвард должен реформировать приём иностранных студентов, чтобы предотвратить приём тех, кто враждебно настроен к американским ценностям и институтам, а также студентов, поддерживающих терроризм или антисемитизм. Это же совершенно противоречивые требования?
ЕШ: Именно так. При этом туманность этих требований может компенсироваться только их абсурдностью. И необязательностью их выполнения. Ведь совершенно непонятно, как всё это делать. Представим невероятный сценарий, при котором университет согласится на эти требования. Возникает вопрос: как их реализовать? Спрашивать у студентов, любят они Израиль или ХАМАС? Нет механизма, по которому осуществляется такого рода требования. Они хоть и жёсткие, но невыполнимые. Так что я не могу представить, чтобы Гарвард согласился.
T-i: Когда читаешь это письмо, обращаешь внимание на то, сколько раз в документе, который исходит от администрации президента, использовано слово «немедленно». Но ведь все авторы этого письма учились в американских университетах и, знают, что там ничего не происходит «немедленно». Есть даже старинная поговорка, что легче перенести кладбище, чем реформировать университеты. Как это всё рождается в их административных головах?
ЕШ: Я думаю, это просто административный угар. Я не могу понять, в чьих головах это родилось. Ясно только, что эти люди не понимают университетских реалий. Не может президент издать какой-то указ, что с завтрашнего дня мы живём вот так-то, а не так-то. Любое дело в университете — это многоступенчатая процедура, и не может быть никаких «немедленно». Это совершенно несерьёзно. Любое назначение старшего профессора занимает около года. Поэтому у многих создалось впечатление, что это какая-то провокация.
T-i: Гарбер уже ответил на это письмо. Он сказал, что удовлетворить эти требования совершенно невозможно, но тем не менее признаёт, что некоторые из требований администрация Гарварда считает справедливыми В частности, те, где говорится об адекватном ответе на антисемитизм и борьбе с ненавистью. И что какие-то меры уже предпринимались. Расскажите, что уже сделала администрация Гарварда в этом направлении?
ЕШ: Она утвердила комитет, который исследует этот вопрос. Его возглавил профессор с программы Jewish Studies. Они общались со студентами, спрашивали их, что происходит, и издали отчёт с предварительными выводами. В общем, предпринимаются обычные бюрократические меры.
Я понимаю, что в этом направлении нужно что-то делать, но не понимаю, что конкретно. Я не был в гуще этих событий после 7 октября, но наблюдал их очень близко, потому что мой офис находится в ста метрах от места, где были эти демонстрации. Безусловно, их можно называть антисемитскими. Но в целом явного, открытого антисемитизма на кампусе в Гарварде ни я, ни мои коллеги не видели. Только во время этих острых, неприятных инцидентов.
T-i: Их зачинщики были наказаны?
ЕШ: Да. Этот лагерь был незаконным, потому что по правилам университета нельзя ставить палатки в Гарвард-Ярд. Их просили по-хорошему убрать их. Они отказались. Попросили ещё раз. Отказались. И в итоге 13 человек выгнали из университета. А потом некоторые профессора начали писать письма, что это слишком жестокое и несоразмерное проступку наказание. И тогда решили этим 13 студентам всё-таки вручить дипломы. Я не юрист, я не знаю, насколько это законно, но лично мне кажется, что университет был не прав, спуская это на тормозах.
T-i: Вы работаете в Гарварде 35 лет. Про вашим ощущениям где больше антисемитизма — на кампусах или на кафедрах? Из письма администрации Трампа следует, что эти настроения культивируют у студентов чуть ли не сами профессора.
ЕШ: Это очень хороший вопрос. Я много участвую в жизни различных естественно-научных кафедр. Помимо кафедр химии, довольно хорошо знаю, что происходит на кафедрах физики, биологии. И совершенно ответственно говорю, что антисемитизма там нет совсем. Кто-то может высказаться по поводу текущих событий в Израиле. Но заявлений на уровне того, что Израиль не должен существовать, я не слышал ни разу за всё время, что работаю в Гарварде. Я просто не могу себе представить, чтобы кто-то такое сказал на кафедрах. А вот среди студентов таких людей много.
Но ещё нужно сказать, что в течение последнего года по этому вопросу на кампусе всё совершенно спокойно: ни одной демонстрации, ни одного палестинского флага. Иногда стоят какие-то представители студенческих организаций со стендами с информацией — и всё. Так что из острой стадии это уже совсем ушло. И я не понимаю, почему сейчас этот вопрос вдруг опять возник. И самое главное: даже если Гарвард полностью выполнил бы все требования, совершенно невозможно понять, как бы это уменьшило антисемитизм на кампусе. Что теперь — спрашивать студентов в анкетах, любят они евреев или нет? Но даже если представить такую абсурдную, кафкианскую ситуацию, это точно бы не улучшило ситуацию и не уменьшило антисемитизм.
Академические свободы и способ существования
T-i: Кто сейчас больше страдает от происходящего — естественно-научные факультеты или гуманитарные?
ЕШ: Естественно-научные — поскольку речь идёт об угрозе лишения федерального финансирования.
T-i: А социологи или экономисты не зависят от него?
ЕШ: У них есть федеральные гранты, но они очень маленькие. Например, если социолог хочет год не преподавать и писать книгу с сохранением зарплаты. Тогда ему зарплату университет платить не будет, это будет за счёт федерального гранта. Но в сравнении с тем, как финансируется биология и медицина, это мизерные суммы. Подавляющее большинство людей на гуманитарных факультетах никаких федеральных грантов не имеет, они финансируются за счёт преподавания. И у них нет лабораторий. А почти всё федеральное финансирование идёт на биологию. Лишают финансирования не только наши департаменты, но и медицинские, и госпитали. Эта модель финансирования естественных наук — ещё с 1940-х годов, с Вэнивара Буша: наука делается в университете, а финансируется правительством.
Актуальные видео о науке во время войны, интервью, подкасты и стримы со знаменитыми учёными — на YouTube-канале T-invariant. Станьте нашим подписчиком!
T-l: Что, по вашему мнению, сейчас в первую очередь отстаивает Гарвард — деньги или академические свободы?
ЕШ: Академические свободы, конечно. И свой способ существования.
T-i: В критике позиций Гарварда со стороны колумнистов в американских медиа звучат важные вопросы. Почему вы отстаивали право высказываться тех, кто поддерживает Палестину, но не тех, кто поддерживает Израиль? Почему вы отстаивали голоса тех, кто настаивает на разнообразии и инклюзивности, но забыли про тех, кто считает, что есть два гендера? Почему речь идёт только об академических свободах определённого набора?
ЕШ: Вот как раз поэтому я сказал об академических свободах и о способе существования. Потому-то весь этот аудит профессоров — это как раз про способ существования. Что касается приведённой вами критики, то я считаю её справедливой. Эта проблема действительно существовала и существует. Но хочу сказать, что в ответ именно на то, что многие мнения зажимаются и ограничивается академическая свобода, мы самоорганизовались в группу, которая сейчас пытается противостоять этому. Это сугубо внутренний процесс, который не связан с тем, что сейчас навязывают Гарварду. А связан он скорее с тем, как здесь устроена система высшего образования, с тем, что молодёжь сегодня в основном придерживается левого нарратива. Но противостоять этому можно, методично разъясняя свою позицию. То есть, бороться внутри академического, интеллектуального дискурса, а не «кувалдой».
Я однажды проделал небольшой эксперимент, чтобы понять, как обстоят дела у нас в университете. В какой-то момент стало очевидно, что тогдашний президент Гарварда Клодин Гей не справляется со своими обязанностями. После 7 октября она была явно не на высоте: делала вроде бы правильные заявления, но всё время со значительным опозданием, не проактивно. Или это были какие-то невнятные высказывания. Против неё возникла довольно большая оппозиция, но всё недовольство было только в частных переписках, никто не хотел под своим именем её критиковать. И я связался с корреспондентом The New York Times, сказал, что готов под своим именем дать интервью по поводу того, что я думаю про президента Гей. Газета всё это напечатала. Мне было интересно, последуют ли какие-то меры в отношении меня. Но никто ничего мне не сказал и не сделал. Материал вышел в декабре 2023-го года, а в январе 2024-го она уже ушла в отставку. Но вообще это было чуть-чуть нечестно с моей стороны: у меня пожизненная позиция, а у людей без неё уже могли быть проблемы.
T-i: Как вы думаете, почему Гарвард не дрогнул, а Колумбийский университет довольно быстро сдался вначале?
ЕШ: Дело в том, что к Колумбийскому университету не было таких глобальных требований, как к Гарварду, не было пересечений каких-то красных линий. Там были требования, которые, в общем, можно удовлетворить (увеличить штат полиции на кампусе, запретить нахождение в масках и т.д.). Я, кстати, с усилением дисциплинарных требований во многом согласен, и, если бы от Гарварда требовали того же, считал бы это разумным. В конце концов, студенты должны отвечать за свои поступки. Там ничего экстраординарного не было. В итоге Колумбийский университет согласился, но денег назад не получил. Это хороший урок. Мы должны понимать, что письмо от 11 апреля — это не шутка, это не кто-то спьяну нажал кнопочку на компьютере. Это объявление войны.
T-i: Кто ещё из ведущих университетов сегодня поддержал Гарвард?
ЕШ: Все, кроме Стэнфордского университета и Дартмутского колледжа. Также нас поддержали сильные университеты: Миннесотский, Чикагский, Северо-Западный. Не знаю, сыграет ли какую-то роль эта поддержка, но она ощутима.
T-i: У демократов появился новый лидер — губернатор Иллинойса Джей Роберт Прицкер. В своей недавней громкой речи он фактически призвал к массовым протестам, к мобилизации общества. Звучит всё это довольно-таки страшновато. Как вы оцениваете вероятность гражданской войны в Америке?
ЕШ: Сейчас администрация Трампа забрасывает удочки, тестирует, пробует здесь, пробует там, видит, что нет сопротивления — значит можно идти дальше. Мне кажется, что до гражданской войны не дойдёт: когда они почувствуют действительно серьёзное политическое сопротивление, от многого отступятся. Тем более что, согласно опросам, сейчас поддержка администрации Трампа сильно упала.
Гарвард вероятнее всего выиграет суд, поскольку незаконность многих действий совершенно очевидна. Большой вопрос в том, будет ли администрация подчиняться решению суда или нет. Неподчинение решениям суда — это крайность. Для людей, выросших в американской политической культуре, это красная линия. После этого уже начинается Путин. Я думаю, что эту красную линию им не дадут перейти.
Деньги на образование и деньги на науку
T-i: Некоторые ваши коллеги, американские профессора, считают, что отъём федеральных денег у университетов подрывает саму основу существования науки в стране. Ведь гранты идут не только на научные исследования, но и на содержание администрации. И даже если завлаб сможет найти деньги у бизнесмена, они пойдут только на исследование, но не на сопутствующие расходы. Вы разделяете эти опасения?
ЕШ: Абсолютно разделяю. Проблема с федеральными деньгами крайне острая, и, скорее всего, речь сейчас идёт о смене парадигмы всей американской науки. Горизонтальное устройство науки, когда во главе всего стоял ни от кого не зависимый завлаб, создавало прекрасные возможности для развития молодых учёных. Любой из них мог убедить, что его исследования представляют большую научную ценность, и получить финансирование. И, как только он получал деньги, он становился совершенно свободным исследователем. Система кардинально зависит от федерального финансирования. И если его не будет, произойдёт разлом американской науки. И всё вернётся к довоенной американской модели, когда занятия наукой были чем-то вроде сумасшествия, было необходимо тратить силы и убеждать каких-нибудь богачей, что тебе для важных вещей нужно дать денег. Это совершенно другая модель, и, кто в ней выживет, а кто нет, сейчас невозможно сказать.
T-i: Как повлияет на исследования в Гарварде и других университетах уменьшение денег NSF, поддерживающего биологов, физиков, математиков? Президент фонда недавно подал в отставку в связи с политикой Департамента эффективности правительства, сейчас там идут сокращения сотрудников и урезание грантов.
ЕШ: Это опять же совершенно драматичная ситуация для учёных, с которыми работает NSF. Я слышал от вполне осведомлённых источников, что бюджет фонда сокращается минимум на 30%. Финансирование фундаментальных наук — это, к сожалению, совершенно нестабильная система. И, если финансирование уменьшится на 10%, показатели могут упасть не на 10%, а значительно сильнее. В NSF есть долговременные обязательства выплат перед некоторыми институтами, и их нельзя сразу урезать. Поэтому сократятся деньги на новые гранты молодых учёных.
T-i: Фактически мы сейчас наблюдаем разрушение мифа о независимости американской науки от государственных денег. Долгове время и в России, и в Европе думали, что в США всё решают частные деньги. Ведь это самые дорогие университеты мира, самое дорогое обучение в Америке. Студенты платят огромные деньги, есть эндаументы, есть частный бизнес, который привык давать деньги на науку. И всё равно коллапс. Как же так?
ЕШ: То, что сейчас происходит в Америке, происходит в первый раз. Кто мог подумать, что всё это случится?
Но тут есть один важный момент. Всё, что вы сказали, касается прежде всего образования и обучения, а не науки. Спонсоры могут дать очень много денег на ремонт общежития, но не на исследования. А именно под науку в Гарвард давали довольно мало. Да, Гарвард дорогой, любой такого рода университет очень дорогой. Но при этом если человек поступил в Гарвард, а доходы его родителей меньше 200 тысяч долларов в год, университет будет учить его бесплатно. Вот куда все эти миллиарды идут.
Примерно 80% наших студентов либо частично платят, либо вообще ничего не платят. Полностью оплачивают обучение около 20% студентов из относительно богатых семей. А наука содержалась в основном из федеральных грантов различных фондов и организаций. Случаются и пожертвования, но, во-первых, они небольшие, а во-вторых, целевые, касающиеся конкретных исследований.
T-i: Каким вы видите самый пессимистичный сценарий развития этой ситуации в Гарварде?
ЕШ: Думаю, понятно, что в любом случае Гарвард будет существовать и дальше, никуда он не денется. Самый худший сценарий — если университет станет в большей степени учебным заведением, а не научным. Если наука останется в гораздо меньшем масштабе и не на таком выдающемся уровне. И вся модель образования откатится к 1940-1950-м годам, когда понятия университетской науки в Америке практически не существовало.
T-i: А самый оптимистичный?
ЕШ: Администрация Трампа всё-таки пойдёт на попятный, суды сыграют свою роль, и всё так или иначе восстановится.
T-i: Вы верите в это?
ЕШ: Честно говоря, не очень. Но кто знает?